Песни Сибирской каторги (1908 - 1920)
[02:54] 01-Д.Ершов — Скажи мне товарищ, как попал ты в рудник (1915)
[02:55] 02-Н.Плевицкая — По диким степям Забайкалья (1908)
[02:09] 03-Л.Сибиряков — Прощальное слово (1905)
[03:06] 04-Л.Сибиряков — Звезда, прости, пора мне спать (1914)
[03:01] 05-Л.Сибиряков — Ах ты, солнце, солнце красное (1910)
[02:33] 06-Л.Сибиряков — Зачем я, мальчик, уродился (1909)
[02:23] 07-Л.Сибиряков — Идёт он усталый (1909)
[03:35] 08-Ф.Шаляпин — Она хохотала (1913)
[03:21] 09-Ф.Шаляпин — Солнце всходит и заходит (1910)
[02:21] 10-Хор каторжников — Не гулял с кистенем (1910)
[02:19] 11-В.Севостьянов — Хоть трава не расти (1913)
[03:04] 12-Н.Шевелев — Песня каторжника (1909)
[02:16] 13-Е.Гиляров — Погиб я, мальчишка (1912)
[02:51] 14-Хор бродяг под упр.Скалкина — Ермак (1910)
[03:00] 15-Н.Шевелев — Колодники (1909)
[02:29] 16-Хор каторжников Тобольской каторги — С Иркутска ворочуся (1911)
[02:43] 17-Хор каторжников Тобольской каторги — Славное море, сященный Байкал (1911)
[02:15] 18-Хор каторжников Тобольской каторги — Говорила сыну мать (1910)
[03:10] 19-Н.Плевицкая — Горе преступника (1911)
[03:31] 20-Н.Плевицкая — По старой Калужской дороге (1911)
[03:54] 21-Н.Плевицкая — Стенька Разин (1911)
[03:54] 22-Ф.Шаляпин — Легенда о двенадцати разбойниках (1920)
[02:58] 23-Хор каторжников — То не ветер ветку клонит (1910)
[02:59] 24-С.Садовников — Ах ты, доля (1910)
[03:28] 25-С.Садовников — Прощай, мой сын (1910)
Необычный концерт, посвящённый песням каторжан и Сибирских инородцев, состоялся 6 апреля 1909 года в Большом зале Московского Благородного собрания. Огромный колонный зал ломился от публики, среди которой было немало представителей аристократии и высшей администрации. В зале можно было заметить также несколько мундиров тюремного ведомства, чиновники которого первый раз в жизни пришли послушать знакомые им по тюрьмам песни в не совсем привычной обстановке. Хоры и боковые ненумерованные места как всегда занимала молодёжь, студенческие тужурки и гимназические блузы мешались с простенькими женскими кофточками и скромными платьицами. Рождённая суровой тюрьмой и угрюмой Сибирской тайгой, незнакомая обществу ,музыка мира отверженных заставляла молодые глаза гореть от ожидания. Нетерпеливые возгласы с боковых рядов с требованием начать концерт несколько раз перебивали В.Н.Гартевельда, читавшего доклад. Во время концерта, на котором не было артистов, поскольку прослушивались граммофонные пластинки, настроение аудитории резко изменилось. Бурным аплодисментам не было конца, как и требованиям "спеть на бис" при исполнении грустных напевов, как, например, "То не ветер ветку клонит", весь зал замирал, но зато после песни аплодисменты превращались в настоящий гром. "Подкандальный марш" с лязганьем кандалов и визгом гребёнок заставили повторить несколько раз. Успех концерта превзошёл все ожидания. Большая часть представленных на диске песен каторжан была собрана и записана профессором В.Н.Гартевельдом во время его экспедиции по Сибири. Позже они были исполнены профессиональными певцами и запмсаны на грампластинках компанией "Граммофон". Успех этих записей был так велик, что другие фирмы выпустили пластинки с аналогичным репертуаром. Вот что рассказывал Гартевельд о своих встречах с каторжанами. "В тюрьме были запрещены всякие музыкальные инструменты. Аккомпанемент некоторых песен исполнялся на гребешках с равномерными ударами кандалов. Игру на гребешках ввели матросы с "Потёмкина". У них во время этапа по Сибири был целый оркестр из этих инструментов. Хор поёт с закрытым ртом — получается нечто, замечательно похожее на стон,— гребешки ехидно и насмешливо пищат, кандалы звенят холодным лязгом. Картина, от которой мурашки бегут по спине! Эти песни не для слабонервных. По воспоминаниям "очевидцев" прослушивание их в мрачной обстановке Тобольской каторги производило потрясающее впечатление. Трудно поверить, но плакали даже надзиратели! В этих песнях поражает всё, и, конечно же, само исполнение. Некоторые песни мне приходилось попросить повторить, так как трудно было с первого раза точно записать их гармонию. Когда пение закочилось, опять зазвенели кандалы, застучали винтовки, вся группа выстроилась и удалилась. Я собрал свои записи, простился со смотрителем и уехал из тюрьмы домой в гостиницу, но ещё долго в моих ушах стояли страшные звуки". Не менее потрясла Гартевельда и другая встреча, во время которой он понял, что среди каторжан есть настоящие артисты. "Артиста-каторжника звали Клочков. Начал он как-то вяло,нерешительно и потом вдруг запел "Долю" (24 трек), песню, очень популярную в Сибири. Тут он весь преобразился. Голос его (хотя и небольшой, но симпатичный тенор) с невыразимой тоской и глубоким чувством передал эту песнь.
— буквально стонал Клочков. Но меня Клочков поразил даже не столько пением, сколько игрой на балалайке. Техника у Клочкова колоссальная. Его смело можно назвать балалаечным Паганини! Клочков спел мне с балалайкой 6 песен, последняя из которых начиналась словами :
Словами:
закончил Клочков свой "сеанс". Я горячо благодарил его, пожимая ему руку, а он мне тихо шептал: "Похлопочите, Ваше Благородие, чтобы мне денька хотя бы на два оставили балалайку!" Но когда я попросил об этом начальника, то он категорически заявил, что это невозможно, что он сам может быть в ответе, если сможет узнать тюремный инспектор."Отдай, брат, балалайку", — обратился он к Клочкову. Но тут произошло что-то неожиданное, нелепое, ужасное!... Тихий и смирный Клочков смертельно побледнел. Глаза его налились кровью, и он, приняв угрожающую позу, закричал, размахивая балалайкой: "Не отдам!... Убью!... Не отдам!" Мы все остолбенели. "Возьмите у арестанта балалайку!" — холодным, звенящим голосом скомандовал начальник. Клочков, тяжело дыша, ждал. Солдаты и надзиратели бросились к нему, но он, очевидно понял, что силы неравные (три винтовки, две сабли и четыре револьвера против одного) и безропотно опустил балалайку на пол. Солдат её поднял и торжественно поднёс к начальнику. Мы все облегчённо вздохнули. А Клочков сам упал на пол и зарыдал. Никогда в жизни я не видел таких ужасных рыданий. С ним была истерика, и только врач, который случайно находился в тюрьме, смог привести его в чувство. Когда его успокоили, я ещё раз горячо его поблагодарил и сказал ему: "Я на Ваше имя, Клочков, положу в конторе 5 рублей (это огромные деньги в тюрьме). А Клочков угрюмо мне ответил: "Эх, барин, нешто за песни можно брать деньги! Но вот если будет Ваша милость в городе Романов — Борисоглебске, что недалече от Ярославля, поставьте свечку и закажите панихиду за упокой рабы Божьей Аграфены..." И, почти улыбаясь, он сквозь слёзы просил дать ему на минуту балалайку. Ему дали. Он бережно взял инструмент, два раза поцеловал его и вернул надзирателю".
(Александр Тихонов)
Не за пьянство и буянство
И не за ночной разбой
Стороны родной лишился...
За крестьянский мир честной!
И не за ночной разбой
Стороны родной лишился...
За крестьянский мир честной!
— буквально стонал Клочков. Но меня Клочков поразил даже не столько пением, сколько игрой на балалайке. Техника у Клочкова колоссальная. Его смело можно назвать балалаечным Паганини! Клочков спел мне с балалайкой 6 песен, последняя из которых начиналась словами :
Зачем я мальчик уродился,
Зачем тебя я полюбил.
Ведь мне же суждено судьбою
Идти в сибирские края!
Зачем тебя я полюбил.
Ведь мне же суждено судьбою
Идти в сибирские края!
Словами:
Дойду до русской я границы
Урядник спросит: "Чей таков?"
Я назову себя бродягой
Не помню родины своей!..
Урядник спросит: "Чей таков?"
Я назову себя бродягой
Не помню родины своей!..
закончил Клочков свой "сеанс". Я горячо благодарил его, пожимая ему руку, а он мне тихо шептал: "Похлопочите, Ваше Благородие, чтобы мне денька хотя бы на два оставили балалайку!" Но когда я попросил об этом начальника, то он категорически заявил, что это невозможно, что он сам может быть в ответе, если сможет узнать тюремный инспектор."Отдай, брат, балалайку", — обратился он к Клочкову. Но тут произошло что-то неожиданное, нелепое, ужасное!... Тихий и смирный Клочков смертельно побледнел. Глаза его налились кровью, и он, приняв угрожающую позу, закричал, размахивая балалайкой: "Не отдам!... Убью!... Не отдам!" Мы все остолбенели. "Возьмите у арестанта балалайку!" — холодным, звенящим голосом скомандовал начальник. Клочков, тяжело дыша, ждал. Солдаты и надзиратели бросились к нему, но он, очевидно понял, что силы неравные (три винтовки, две сабли и четыре револьвера против одного) и безропотно опустил балалайку на пол. Солдат её поднял и торжественно поднёс к начальнику. Мы все облегчённо вздохнули. А Клочков сам упал на пол и зарыдал. Никогда в жизни я не видел таких ужасных рыданий. С ним была истерика, и только врач, который случайно находился в тюрьме, смог привести его в чувство. Когда его успокоили, я ещё раз горячо его поблагодарил и сказал ему: "Я на Ваше имя, Клочков, положу в конторе 5 рублей (это огромные деньги в тюрьме). А Клочков угрюмо мне ответил: "Эх, барин, нешто за песни можно брать деньги! Но вот если будет Ваша милость в городе Романов — Борисоглебске, что недалече от Ярославля, поставьте свечку и закажите панихиду за упокой рабы Божьей Аграфены..." И, почти улыбаясь, он сквозь слёзы просил дать ему на минуту балалайку. Ему дали. Он бережно взял инструмент, два раза поцеловал его и вернул надзирателю".
(Александр Тихонов)
Комментариев нет:
Отправить комментарий