________________________________________
Были у нас и демоны, настоящие демоны; их было два, и как мы любили их, как до сих пор мы любим и ценим! Один из них всё смеялся; он смеялся всю жизнь и над собой и над нами, и мы все смеялись за ним, до того смеялись, что наконец стали плакать от нашего смеха. Он постиг назначение поручика Пирогова; он из пропавшей у чиновника шинели сделал нам ужасную трагедию. Он рассказал нам в трех строках всего рязанского поручика, — всего, до последней черточки. Он выводил перед нами приобретателей, кулаков, обирателей и всяких заседателей. Ему стоило указать на них пальцем, и уже на лбу их зажигалось клеймо на веки веков, и мы уже наизусть знали: кто они и, главное, как называются. О, это был такой колоссальный демон, которого у вас никогда не было в Европе и которому вы бы, может быть, и не позволили быть у себя. Другой демон — но другого мы, может быть, еще больше любили. Сколько он написал нам превосходных стихов; писал он и в альбомы, но даже сам г-н — бов посовестился бы назвать его альбомным поэтом. Он проклинал и мучился, и вправду мучился. Он мстил и прощал, он писал и хохотал — был великодушен и смешон. Он любил нашептывать странные сказки заснувшей молодой девочке и смущал ее девственную кровь, и рисовал перед ней странные видения, о которых еще ей не следовало бы грезить, особенно при таком высоко нравственном воспитании, которое она получила. Он рассказывал нам свою жизнь, свои любовные проделки: вообще он нас как будто мистифировал; не то говорит серьезно, не то смеется над нами. Наши чиновники знали его наизусть, и вдруг все начинали корчить Мефистофелей, только что выйдут, бывало, из департамента. Мы не соглашались с ним иногда, нам становилось и тяжело, и досадно, и грустно, и жаль кого-то, и злоба брала нас. Наконец ему наскучило с нами; он нигде и ни с кем не мог ужиться; он проклял нас, и осмеял «насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом», и улетел от нас,
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал.
Изгнанник рая пролетал.
Мы долго следили за ним, но наконец он где-то погиб — бесцельно, капризно и даже смешно. Но мы не смеялись. — Достоевский.
________________________________________
М. Ю. Лермонтов. Автопортрет. Акварель. 1837-38 годы.
На второй день после гибели поэта Р. К. Шведе создал портрет «Лермонтов на смертном одре». «Живопись нехороша, но память дорога, так как это единственный снимок», — писал в 80-х годах Д. А. Столыпин об этой работе. Здесь поэт лежит в белой рубашке, прикрытый до пояса простыней; волосы коротко острижены, рот и глаза полуоткрыты. По свидетельствам современников, Шведе точно запечатлел облик погибшего. Портрет, написанный по заказу А. А. Столыпина, много лет находился у него, а в 1882 году А. Столыпиным был передан в Лермонтовский музей. Портрет Шведе условно был отнесен к прижизненным, так как писался с натуры. Портрет оставляет тяжелое впечатление.
к л и к а б е л е н !
Комментариев нет:
Отправить комментарий