— Татьяна Васильевна, какое содержание вы могли бы вложить в понятия “национальный театр”, “национальное искусство”?
— Национальный театр и национальное искусство, чтобы таковым считаться, должно внутри себя содержать национальный дух. А духовная и душевная составляющие, в свой черед, должны быть проявлены, а не просто заявлены. В чем проявлены? В психологии, например. Что русскому здорово, то немцу — смерть, говорит народная пословица. Это значит, что у нас есть свои, только нам присущие качества, которые не лучше и не хуже качеств других народов, но они именно наши. Щедрость, гостеприимство, острое чувство правды, русский идеализм как неизбывная чеховская тоска по лучшей жизни; понимание, что есть идеал и идеальное пространство; что народ наш терпелив и трудолюбив, что для жизни нам нужна крупная цель. Но самое главное — национальный театр может быть направлен только на позитивные задачи и цели. Для меня во всяком спектакле, какой бы я ни ставила, во всякой роли, которую я бы ни играла, всегда важен этот положительный смысловой центр спектакля и роли. В словах Станиславского (“играя злого — ищи добро в нем”) не просто дана формула мастерства, но и обозначена серьезная этическая задача. Человек сложен. Как говорила героиня Федора Абрамова, по правую руку у нас ангел-хранитель, а по левую — бес-искуситель. С чем мы боремся в себе, что поддерживаем в других — это и есть постоянный этический выбор.
Русская актерская школа — это реальность. Рациональная, холодная, практичная актерская игра (сегодня много таких актеров с “холодным носом”) совершенно выпадает из стиля нашей школы. У нас учился весь мир, а мы сами же за последние годы многое потеряли. Психологизм в театральном искусстве сейчас вновь нуждается в защите. Можно и нужно вспомнить моего любимого режиссера Г. Товстоногова: “Закон органического существования человека на сцене, учение о сверхзадаче находятся вне связи с какой-то одной исторически определенной эстетикой. Они внеисторичны”. Они вечны, пока человек сохраняет свой человеческий образ. Так что “работать над собой” помимо “работы над ролью” предстоит каждому новому театральному поколению. К сожалению, проблемы национального русского театра сегодня волнуют очень небольшой круг творческих людей. Время иное. Кричащее, рыночное, смутное. Тут нужно жить на сопротивлении времени, а для этого требуются большие личностные силы. Проще быть в тусовке, вроде бы ею ты и защищен. Масштаб творческой личности очень изменился — сузился. Казалось, что свобода от цензоров Главлита даст невиданные творческие плоды, но этого не произошло. Кто сегодня может быть поставлен рядом с Г. Товстоноговым? Это был режиссер со своим стилем, со своими убеждениями, которые он мог умело защищать и перед властью, и перед обществом. Кто нынче обладает такой непоколебимой и авторитетной творческой репутацией? Придумать красивую пространственную картинку можно, и молодая режиссура это умеет. Но вот изнутри вырастить спектакль — это совсем другая история.
— Оказывает ли театр наших дней облагораживающее воздействие на общество? Или эта функция уже утрачена?
— Очень трудно уловить воздействие театра на общество. Культурный уровень публики серьезно снизился. Классику не знают. Есть театры и режиссеры, которые рады этому обстоятельству: не знают Чехова, значит, им будет интереснее его смотреть, в театре и узнают. Дай Бог, чтобы эти не обремененные знанием зрители уловили в таком случае хотя бы сюжетную канву спектакля, тут уж не до подтекстов и знаменитого чеховского второго плана. Даже если мы представим, что публика будет смотреть узнаваемого Чехова, а не ремейк, лично для меня мало утешения в неграмотности зала. Свой зритель, подготовленный зритель (а у нас в театре есть и такой) — на самом-то деле очень большая ценность. С таким зрителем во время спектакля происходит чудо полноценного общения, чудо сопереживания зала актеру. Да, это роскошь, когда зал и театр живут одними ценностями, когда для взаимного понимания не требуются дополнительные разъяснения и усилия. Наши зрители — это довольно демократическая публика, нормальные люди. Мы не ставим спектакли для публики буржуазной, сытой и самодовольной (когда-то ее называли “публика первого абонемента”). Мы не считаем, что театр должен развлекать и быть местом для комфортного пищеварения после сытного обеда в ресторане. Мы стараемся жить всерьез, что не исключает ни чувства юмора, ни иронических интонаций, ни веселого смеха, если они уместны.
— К каким идеалам вы ведете ковчег МХАТа?
— Предназначение драматического театра всегда определялось словом “духовность”. Стараясь удержать и развить то, что названо традицией, мы обратились к пьесам тех авторов, которые всегда считались мхатовскими и с первого сезона после разделения определили свой путь как “возвращение к Станиславскому”, как утверждение классической театральной литературы. Чехов, Горький, Булгаков, Достоевский — в сегодняшней интерпретации, сегодняшними обостренными нервами сыгранные, воспаленными умами постигнутые. Советские драматурги — Александр Вампилов, Виктор Розов, Алексей Арбузов. В традициях МХАТа — авторы-современники. Лучшие из них — Валентин Распутин, Юрий Поляков, Владимир Малягин.
Мы пытаемся передать молодым актерам, которых приняли в свою труппу, то лучшее, чему научили нас наши великие учителя. Традиции русского театра — реализм, правда и слово во славу человека. Духовное совершенствование, стремление возвернуть то, что названо совестью, ибо именно совесть является мерилом человеческой порядочности, доброты и самоотверженности. Наличие совести в каждом из нас определяет “человек ты или тварь дрожащая”, гражданин своей страны или лихоимец, берущий, разрушающий и разоряющий землю, которая тебя породила. Это является для нас сегодня очень важной основой, когда так много криминала и потеряны нравственные критерии. Мы их возвращаем. Мы — в пути.
— Какая из ваших ролей доставила вам ощущение наивысшего художественного достижения?
— Моя актерская судьба счастливая. Ролей много, а среди них многие из русской и мировой классики.
Ф. М. Достоевский — любимый автор. Причастной к произведениям Достоевского я оказалась еще в Школе-студии МХАТ благодаря замечательному преподавателю, ученику Станиславского и дивному человеку Борису Ильичу Вершилову. На третьем курсе он дал мне отрывок из “Идиота” — сцену Аглаи Епанчиной с князем Мышкиным. Отрывок имел большой резонанс и стал своего рода ступенькой к образу Настасьи Филипповны, которую предложил мне играть в БДТ Георгий Александрович Товстоногов.
В товстоноговском спектакле вспоминается сцена вчетвером — Аглая, Рогожин (Е. Лебедев), Мышкин (И. Смоктуновский) и моя Настасья Филипповна. Победа ее, грешницы, над соперницей. “Неужто ты, князь, меня оставишь и за ней пойдешь? Так будь ты проклят, что я в тебя одного поверила”. Не будет проклят. Остался с ней: “Мой! А я его этой гордой барышне отдавала! Зачем? Для чего? Сумасшедшая!”
Со мной князь, хоть и другую любит. Со мной остался, значит, и вера моя в него со мной. Да принять нельзя ей, моей Настасье Филипповне, такую “победу”. И тогда лучше уж нож Рогожина, чем принятие жертвы князя… А потом она — убранная “букетами”, с белым лицом и единственным пятнышком крови на груди. Не промахнулся рогожинский нож, и удар был “счастливый” — вошел нож в самое больное и страдающее в ее грешном теле, в сердце…
Да, это не Валя с первой получкой из “Иркутской истории”, это борьба троих за душу свою, и это плата за несостоявшегося себя. Какая моя любимая роль? Настасья Филипповна. Вот она и есть любимая. И старалась, и готовилась к ней, к этой роли, очень добросовестно. Ведь Достоевского нужно играть, я считаю, когда огонь внутри, а сценически это может быть выражено тихо, с приглушенной страстностью, без открытого выявления боли.
Мне по-прежнему очень интересно играть Раневскую в “Вишневом саде” А. П. Чехова. Я одинаково не сыграла и двух спектаклей, хотя их было более двухсот — классические образы дают такую возможность. Я выполняю все мизансцены, которые поставлены Сергеем Данченко, не меняя рисунка роли, потому что нахожусь в определенных взаимоотношениях с партнером, и внутренняя наполненность образа меняется в зависимости от того, что происходит вокруг. Взять одну из первых реплик Раневской: “Видит Бог, я люблю Родину. Люблю нежно. Я не могла смотреть из окна вагона, все плакала”. Это одинаково не скажешь 250 раз, сейчас эти чувства намного острее, чем в 1998 году, когда был поставлен этот спектакль, который я очень люблю.
— Вы играете еще и Вассу Железнову, а у Горького эта пьеса, как известно, имела название “Мать”. И прочтение Вассы у вас тоже новаторское. Вам кажется, эта пьеса сегодня актуальна?
— Пьеса Горького актуальна, как никогда. Гениальный драматург умел создать по-настоящему глубокие, подлинные, а значит, вечные характеры. Творчески Горький никогда не врал — он берет в людях все то, что свойственно нам хорошего, но он и плохого не прячет. Поэтому, на мой взгляд, его характеры наполненные, интересные и жизненные. Такова натура и у Вассы, она очень ко времени. Согласно статистике, сегодня женщина существует очень активно, причем не только в политике, но и в предпринимательстве. Зачастую женщины добиваются успеха гораздо более сильного и яркого, чем мужчины. В силу очень многих обстоятельств сегодня сложилась печальная ситуация: мужчина оказался унижен, многих рынок вышвырнул на обочину жизни. Процент способных на внутренний компромисс не так велик, и слава Богу. Большинство же мужчин со своими знаниями, талантами, энергией оказалось не у дел. И тогда на передний план выдвинулся отряд русских женщин, тех самых, что “в русских селеньях”. Пройти через боль, страдание, трудную жизнь, но взвалить на себя эту ношу — огромное хозяйство, ответственность за детей — это подвластно сегодняшним женщинам так же, как когда-то было подвластно Вассе. Да и остальные горьковские характеры можно счесть оттисками нынешней жизни. И то, что сын Вассы за границей — сегодняшний знак, и то, что одна из дочерей не совсем здорова психически. И даже то, что из девяти ее детей осталось жить всего трое. Неудивительно, что наш спектакль вызывает сильный отклик зрительного зала.
— Каково сегодня отношение государства к театральному искусству?
— Государство поддерживает репертуарные театры — конечно, не по нашим творческим потребностям, а по своим государственным возможностям. Вместе с тем постоянно ставится на повестку дня вопрос о театральной реформе, которая направлена прежде всего против стационарных и репертуарных театров. Репертуарные театры не выживут в условиях самоокупаемости. Не может нерыночная продукция (если это не специальный рыночный, антрепризный проект, в который набираются “звезды”, быстро ставится нечто сильно доступное и потом устраивается “чес” по стране) продаваться по рыночной цене, да и есть ли она, эта рыночная стоимость спектакля, как ее рассчитывать, по какому бизнес-плану? А куда деть творческие риски? Ведь все нормальные руководители театра знают, что бывают сугубо творческие причины, когда спектакль не складывается и не дорастает до премьеры. Кто будет оплачивать эти риски? Страховые компании? Нет, театр не место, где можно зарабатывать большие деньги.
Но репертуарный театр — это исторически сложившийся тип, обладающий своими несомненными достоинствами. Стабильность, постоянство, оседлость — те условия роста культуры, которая проявляет себя и в разнообразном репертуаре, и в возможности ставить серьезные спектакли без постоянной оглядки на массовый вкус, воспитанный сериалами. Репертуарный театр позволяет не просто собраться ради одной постановки, но создает также условия для сохранения творческой атмосферы, поиска, развития для самих актеров. Ведь есть существенная разница — работать тщательно и долго над одной ролью или каждый месяц выдавать новую работу, бегать, как сейчас говорят, по “проектам”, в каждом из которых что-то надо играть. Да неплохо было бы подумать и о товарищах по сцене: каково им-то играть с таким Отелло, которому через два часа после репетиции нужно играть роль какого-нибудь героя-любовника в антрепризе, а ночью сниматься суперменом в сериале. Я не верю, что можно одновременно репетировать даже две крупные роли и добиться при этом художественного результата. Зачем играть, о чем играть и как играть качественно? На эти вопросы может ответить только репертуарный стационарный театр, названный в русской традиции “театром-домом”. Если мы хотим, чтобы театр оставался живым художественным явлением, опасно реформировать его по законам рыночной экономики.
2008 г. Беседу вел Дмитрий ВОЛОДИХИН, арткритик
Комментариев нет:
Отправить комментарий