В поисках за утраченным временем.
S A P I E N T I S A T !
1~2: — «КРУТИТСЯ-ВЕРТИТСЯ ШАРФ ГОЛУБОЙ» (~ SAPIENTI SAT !)
2~3: — «ПРИТЯЖЕНЬЕ ЗЕМЛИ»
(~ «КРУТИТСЯ-ВЕРТИТСЯ, ХОЧЕТ УПАСТЬ» + «ЗЕМЛЯЧКА» ③ !)
1~4: — «ЛУННЫЙ ПУТИН»
(~ СМ. ВИДЕОРОЛИК + SAPIENTI SAT !)
2~5: — «КАВАЛЕР БАРЫШНЮ ХОЧЕТ УКРАСТЬ» (~ SAPIENTI SAT !)
3~6: — «ЛЕГИОНЕРЫ Г. П. КЛИМОВА» (~ SAPIENTI SAT !)
4~5: — «СОЛЯРНЫЙ ПУТИН» (~ СМ. ВИДЕОРОЛИК !)
5~6: — «КРЫМ НАШ !» (~ «ШАНМЫРК ~ КРЫМНАШ» !)
4~7: — «ПРИСОЕДИНИТЬ ЕВРОПУ — ЭТО ПО-РУССКИ !» (~ СМ. ВИДЕОРОЛИК !)
5~8: — «ГЛАВНОЕ NB: ВОПРОС МАЛЬЧИКА ОБ ОБЕЗЬЯНЕ» (~ СР. «А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК ?» !)
6~9: — «ВАШЕ ВРЕМЯ ИСТЕКЛО» (~ SAPIENTI SAT !!!)
7~8: — «БЕДНЫЕ ЙОРИКИ !!» (~ SAPIENTI SAT !)
8~9: — «MEMENTO MORI: ВРЕМЕНИ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ» (~ SAPIENTI SAT !)
"Солнечный удар" Никиты Михалкова — мистическое толкование
(Максим Шевченко)
(Максим Шевченко)
Каждый народ становится субъектом большой истории после исторической травмы.
Страна может быть сколь угодно огромный и обильной, но пока она не стала сценой трагедии — она просто территория, на которой живут, умирают, строят и как-то там по своему коптят небо.
"Кровь мучеников — семя христианства" — сформулировал эту невыносимо жестокую для современного обывателя-образованца истину Тертуллиан.
"Дело прочно, когда под ним струится кровь.." — еще более свирепо и прямо проговорил Некрасов.
Об этом, на мой взгляд, и великолепный, трагический фильм Никиты Михалкова "Солнечный удар".
Он о проступании нечеловеческого (истории) сквозь человеческое (жизнь).
Он о том, как из бесконечного (и потому невыносимого на самом деле) человеческого бытия под огромным бескрайним небом, к которому стремятся колокольни и в который улетает песенный "шарф голубой", прорастает ударом и мукой истина — "если зерно не умрет, то останется одно. А если умрет, то даст многие всходы".
История — всегда жестока. Она — место действия Бога. Словом которого "останавливали солнце" и "разрушали города".
И жители Ветхозаветных городов, на которые обрушивался гнев Божий, и народ Израиля, половину которого перерезали сыны Аарона за какую-то невинную по нынешним меркам статую тельца, и многие другие в истории "невинные" люди задавали себе этот вопрос, которой бормочет на пороге гибели главный герой "Солнечного удара": "Как это все случилось?".
Никита Михалков может быть и не подразумевал, каких глубинных пластов он коснулся.
Бунинский поручик, герой оригинального рассказа, в финале сидит на палубе и чувствует, что постарел на десять лет.
Ну, в чем казалось бы дело?
Дорожный роман, секс в гостинице, история, которую приятно потом за шампанским и картами рассказать хохочущим офицерам?
Нет! Метания по городу и необъяснимое отчаяние.
А что такое десять лет для 1907 года, например? Это выход в надлом Великой войны и Великой революции.
Поручик внутренне, упустив любовь, растратив ее на пьяный адюльтер, чувствует (как чувствуют звери приближение лесного пожара или землетрясения — встречая их воем и скулежом) дыхание вечности и чего-то зловещего, величественного, подобного ангелу стоящему при дверях.
Но, естественно, не формулирует — он не читал ни Соловьева, ни Мережковского, он, если и читал, то не офицеркое это дело о писательских измышлениях раздумывать.
Как это все случилось — Михалков гениально связывает воедино нити человеческого (1907 год, пароход, мальчик, провинциальный город, мелкие страсти фотоателье) с нечеловеческим, выходящим за грань рационального понимания (сотни воинов с иссечеными усталыми лицами, закалившимися подобно стали сердцами, уничтожаются разом, как стадо баранов, без сопротивления).
И Роза Землячка в этом финале — не человек. Она ангел смерти, который приходит к тем, кому назначено и кто не может уже избежать ее (его?) прихода.
В каждом ее движении, слове и действии — абсолютная предопределенность.
Она — самый запоминающийся и, пожалуй, удачный персонаж фильма — еще бы, ведь смерть — последняя любовница, которая не изменит, не обманет и не предаст.
Как в старой притче об одном прозорливом человеке в Багдаде, к которому прибежал его перепуганный друг.
— Знаешь, я сегодня на базаре встретил Азраила (ангела смерти) и он как-то странно посмотрел на меня! Я уезжаю в Басру!
Прозорливый человек дал ему денег, коня и пошел прогуляться.
На базаре он увидел Азраила, подошел к нему и спросил:
— Зачем ты испугал моего друга?
— Я совершенно не хотел его пугать, — ответил Азраил. — Я удивился просто, что он разгуливает по Багдаду, хотя у меня с ним назначена встреча в Басре.
Предопределенность этой финальной смерти во всех вариантах русской истории до 1917 года очевидна.
Юный поручик, гоняясь за тенью любви (а любовь — это и есть жизнь), чувствует эту предопределенность. И стареет на десять лет. А потом умирает.
Но ничто не умирает до конца. Смерть не финал.
Русская революция и ее свирепость — это послание, которое надо осмыслить.
Не так уж много в двадцатом веке было позволено русским предпринять таких попыток.
Ну, литература 20-х, Лавренев, Бабель, Булгаков, Шолохов, Толстой...
Дальше какая-то сталинская муть с ролью партии...
Дальше хрущевско-брежневская пошлятина с какими-то угарными тоскующими белогвардейцами, напевающими песни, сочиненные для них советской интеллигенцией, и "неуловимыми мстителями", истребляющими под хохот зрителей десятки русских и украинских крестьян.
Разве что вспоминается стреляющийся Высоцкий и конь, плывущий безнадежно по Черному морю...
Про величайшую в истории трагедию надлома, проклятия и наказания русской жизни — должного количества серьезных фильмов не снято и книг не написано.
Михалков решился и снял фильм, от которого у каждого русского по духу человека (то есть пропускающего через себя эти страшные русские вопросы, приведшие к этому самому проступанию истории сквозь человеческое, слишком человеческое — Зачем все? Что делать?) — перехватывает дыхание и на мгновенье останавливается сердце.
Это фильм про русских — не этнически, а духовно и психически русских.
Ничего нельзя вернуть, ничего нельзя воссоздать.
В мальчике, хранящем десять лет золотые часы, живет убийца тысяч людей, в грузинском семинаристе, подписывающем стихи псевдонимом "ласточка" — палач миллионов.
Взвешено, измерено, разделено — это и о сегодняшней России, которая пытается воспроизвести декорации, в которых один раз она уже была приведена к Апокалипсису.
Конечно, такое Михалкову не простит вся эта "культурная" клака, обсевшая Россию, русское, русскоязычное (придумали и такой идиотский термин) и адаптирующая их под запросы власти, оппозиции и вкусы толпы.
Великий художник, тоже хотел снять, наверное, кино "о России, которую мы потеряли"...
А снял о неизбежности смерти всего и всех и необходимости приуготовления к ней каждого.
Дикие отзывы на "Солнечный удар" переполняют интернет.
Михалкова оскорбляют и высчитывают деньги, которые он потратил.
Пишут скабрезно о теме и о сюжете, о которых и говорить-то надо вполголоса, а не с интонациями похабных извращенцев.
Никита Сергеевич, не огорчайтесь — это говорит их страх.
Звери, как я упоминал, чувствуя неотвратимое, мечутся и скулят, — обезьяны визжат, свиньи истошно хрюкают, гиены завывают — так и ваши похабные критики, чувствуя ужас пока необъяснимого и непостигаемого, но неизбежного, пишут все эти пасквили.
Поручик (в финале штабс-капитан) задает единственно правильный христианский вопрос: "Как это все случилось?".
После смерти, это собственно единственный вопрос, который остается решать человеческой душе в вечности...
Ну и мы, русские люди, пока еще живы, повторим его — и правда, как?
И добавим, как водится — а делать то что?
Страна может быть сколь угодно огромный и обильной, но пока она не стала сценой трагедии — она просто территория, на которой живут, умирают, строят и как-то там по своему коптят небо.
"Кровь мучеников — семя христианства" — сформулировал эту невыносимо жестокую для современного обывателя-образованца истину Тертуллиан.
"Дело прочно, когда под ним струится кровь.." — еще более свирепо и прямо проговорил Некрасов.
Об этом, на мой взгляд, и великолепный, трагический фильм Никиты Михалкова "Солнечный удар".
Он о проступании нечеловеческого (истории) сквозь человеческое (жизнь).
Он о том, как из бесконечного (и потому невыносимого на самом деле) человеческого бытия под огромным бескрайним небом, к которому стремятся колокольни и в который улетает песенный "шарф голубой", прорастает ударом и мукой истина — "если зерно не умрет, то останется одно. А если умрет, то даст многие всходы".
История — всегда жестока. Она — место действия Бога. Словом которого "останавливали солнце" и "разрушали города".
И жители Ветхозаветных городов, на которые обрушивался гнев Божий, и народ Израиля, половину которого перерезали сыны Аарона за какую-то невинную по нынешним меркам статую тельца, и многие другие в истории "невинные" люди задавали себе этот вопрос, которой бормочет на пороге гибели главный герой "Солнечного удара": "Как это все случилось?".
Никита Михалков может быть и не подразумевал, каких глубинных пластов он коснулся.
Бунинский поручик, герой оригинального рассказа, в финале сидит на палубе и чувствует, что постарел на десять лет.
Ну, в чем казалось бы дело?
Дорожный роман, секс в гостинице, история, которую приятно потом за шампанским и картами рассказать хохочущим офицерам?
Нет! Метания по городу и необъяснимое отчаяние.
А что такое десять лет для 1907 года, например? Это выход в надлом Великой войны и Великой революции.
Поручик внутренне, упустив любовь, растратив ее на пьяный адюльтер, чувствует (как чувствуют звери приближение лесного пожара или землетрясения — встречая их воем и скулежом) дыхание вечности и чего-то зловещего, величественного, подобного ангелу стоящему при дверях.
Но, естественно, не формулирует — он не читал ни Соловьева, ни Мережковского, он, если и читал, то не офицеркое это дело о писательских измышлениях раздумывать.
Как это все случилось — Михалков гениально связывает воедино нити человеческого (1907 год, пароход, мальчик, провинциальный город, мелкие страсти фотоателье) с нечеловеческим, выходящим за грань рационального понимания (сотни воинов с иссечеными усталыми лицами, закалившимися подобно стали сердцами, уничтожаются разом, как стадо баранов, без сопротивления).
И Роза Землячка в этом финале — не человек. Она ангел смерти, который приходит к тем, кому назначено и кто не может уже избежать ее (его?) прихода.
В каждом ее движении, слове и действии — абсолютная предопределенность.
Она — самый запоминающийся и, пожалуй, удачный персонаж фильма — еще бы, ведь смерть — последняя любовница, которая не изменит, не обманет и не предаст.
Как в старой притче об одном прозорливом человеке в Багдаде, к которому прибежал его перепуганный друг.
— Знаешь, я сегодня на базаре встретил Азраила (ангела смерти) и он как-то странно посмотрел на меня! Я уезжаю в Басру!
Прозорливый человек дал ему денег, коня и пошел прогуляться.
На базаре он увидел Азраила, подошел к нему и спросил:
— Зачем ты испугал моего друга?
— Я совершенно не хотел его пугать, — ответил Азраил. — Я удивился просто, что он разгуливает по Багдаду, хотя у меня с ним назначена встреча в Басре.
Предопределенность этой финальной смерти во всех вариантах русской истории до 1917 года очевидна.
Юный поручик, гоняясь за тенью любви (а любовь — это и есть жизнь), чувствует эту предопределенность. И стареет на десять лет. А потом умирает.
Но ничто не умирает до конца. Смерть не финал.
Русская революция и ее свирепость — это послание, которое надо осмыслить.
Не так уж много в двадцатом веке было позволено русским предпринять таких попыток.
Ну, литература 20-х, Лавренев, Бабель, Булгаков, Шолохов, Толстой...
Дальше какая-то сталинская муть с ролью партии...
Дальше хрущевско-брежневская пошлятина с какими-то угарными тоскующими белогвардейцами, напевающими песни, сочиненные для них советской интеллигенцией, и "неуловимыми мстителями", истребляющими под хохот зрителей десятки русских и украинских крестьян.
Разве что вспоминается стреляющийся Высоцкий и конь, плывущий безнадежно по Черному морю...
Про величайшую в истории трагедию надлома, проклятия и наказания русской жизни — должного количества серьезных фильмов не снято и книг не написано.
Михалков решился и снял фильм, от которого у каждого русского по духу человека (то есть пропускающего через себя эти страшные русские вопросы, приведшие к этому самому проступанию истории сквозь человеческое, слишком человеческое — Зачем все? Что делать?) — перехватывает дыхание и на мгновенье останавливается сердце.
Это фильм про русских — не этнически, а духовно и психически русских.
Ничего нельзя вернуть, ничего нельзя воссоздать.
В мальчике, хранящем десять лет золотые часы, живет убийца тысяч людей, в грузинском семинаристе, подписывающем стихи псевдонимом "ласточка" — палач миллионов.
Взвешено, измерено, разделено — это и о сегодняшней России, которая пытается воспроизвести декорации, в которых один раз она уже была приведена к Апокалипсису.
Конечно, такое Михалкову не простит вся эта "культурная" клака, обсевшая Россию, русское, русскоязычное (придумали и такой идиотский термин) и адаптирующая их под запросы власти, оппозиции и вкусы толпы.
Великий художник, тоже хотел снять, наверное, кино "о России, которую мы потеряли"...
А снял о неизбежности смерти всего и всех и необходимости приуготовления к ней каждого.
Дикие отзывы на "Солнечный удар" переполняют интернет.
Михалкова оскорбляют и высчитывают деньги, которые он потратил.
Пишут скабрезно о теме и о сюжете, о которых и говорить-то надо вполголоса, а не с интонациями похабных извращенцев.
Никита Сергеевич, не огорчайтесь — это говорит их страх.
Звери, как я упоминал, чувствуя неотвратимое, мечутся и скулят, — обезьяны визжат, свиньи истошно хрюкают, гиены завывают — так и ваши похабные критики, чувствуя ужас пока необъяснимого и непостигаемого, но неизбежного, пишут все эти пасквили.
Поручик (в финале штабс-капитан) задает единственно правильный христианский вопрос: "Как это все случилось?".
После смерти, это собственно единственный вопрос, который остается решать человеческой душе в вечности...
Ну и мы, русские люди, пока еще живы, повторим его — и правда, как?
И добавим, как водится — а делать то что?
к л и к а б е л ь н ы !
Комментариев нет:
Отправить комментарий