Статьи французского кинотеоретика Кристиана Метца в конце 60-х и начале 70-х заложили основу для использования структурной лингвистики и психоанализа в разборе фильмов и, в свою очередь, для становления академического проекта киноведения (film studies), сосредоточенного на «теории». Вот что говорит Метц об отношении между теорией и синефилией: «Чтобы быть теоретиком кино, в идеале нужно перестать любить кино, но всё же продолжать любить его… Не забывать о том синефиле, которым вы когда-то были, во всех деталях его эмоциональных интонаций, во всей трёхмерности его живого существа, и при этом больше не подчиняться ему — не терять его из виду, подсматривать за ним». Джордж Толз в своем недавнем эссе о синефилии вспоминает Метца как пример того, что киноведение было «готово очиститься от детских привязанностей и надеть на себя белый халат серьёзной, отстранённой зрелости». Но Метц предлагает нечто более неоднозначное — двойственное сознание, признающее, что хотя синефилия и противостоит теоретическому познанию, она в то же время стала условием возникновения теории. По мнению Метца, кинотеория не должна зависеть от эмоциональных привязанностей синефилии, но в то же время она бесполезна, если не схватывает «любовь особого рода», которую кино порождало в своих поклонниках.
«Что такое синефилия?»
«Что такое синефилия?»
к л и к а б е л е н !
В 1901 году Русский Святейший Синод отлучает его от церкви. Человека, посвятившего жизнь поиску пути к Богу, обвиняли в атеизме, гордыне, кощунстве, в попрании всего святого, в основании «секты толстовцев», в святотатстве над иконами и обрядами, в искушении простых людей, в подрыве «основ» и еще во многом. Распоряжением Синода запрещалось на случай смерти Льва Толстого, отпевать его в церкви и хоронить по православному обряду. В ответном письме Синоду Толстой пишет: «То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной, совершенно справедливо. Но отрекся не потому, что восстал на Господа, а, напротив, только потому, что всеми силами желал служить Ему». «Я начал с того, что полюбил свою православную веру более своего спокойствия; потом полюбил христианство более своей Церкви, теперь же люблю истину более всего на свете. И истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это христианство и спокойно и радостно живу и спокойно и радостно приближаюсь к смерти». Незадолго до смерти Лев Николаевич писал, что он одинаково относится к Евангелию, браманизму, буддизму и конфуцианству. «Учение Христа является для меня только одним из прекрасных религиозных учений, — писал Толстой, — которые мы унаследовали от древних египтян, евреев, индусов, китайцев, греков. Два великие принципа Иисуса: любовь к Богу и любовь к ближнему проповедовались всеми мудрецами мира: Кришной, Буддой, Лао Цзы, Конфуцием, Сократом. Истина нравственная и религиозная всегда и везде одна и та же. Я не чувствую никакого предпочтения к христианству».
Комментариев нет:
Отправить комментарий