"Антихрист" Ларса фон Триера был в числе самых ожидаемых. Его ждали как явления юродивого народу — что он там опять начудит. Так не ждут серьезное кино. Пресса была полна материалами о еще никем не виденном фильме, и материалы эти были полны иронии.
"Антихриста" Триер сделал в период своей широко объявленной депрессии. Он всегда извещает публику о наступлении какого-нибудь нового периода своей жизни. Был момент, когда он придумал камеру без штатива, — возвестил рождение "Догмы". Потом была эра неприязни к самолетам и, следовательно, к Америке, куда только самолетом можно долететь, — явилась шумная "антиамериканская трилогия" (правда, третья часть "Васингтон" еще даже не брезжит, и скорее всего, трилогия останется дилогией). А теперь Триер два года долгими бессонными днями лежал на кровати недвижно, рассматривая стену, и, как сообщалось в печати, не мог решить, выпить ему стакан воды или не выпить.
Наверное, появление на свет "Антихриста" можно считать первым признаком излечения. Правда, стоять за камерой, как обычно, Триер не отважился — слишком слаб. Понятно: человек выходит из депрессии, и первое, что он видит вокруг, — это фильм ужасов. Впрочем, Триер, согласно его заявлениям, не понимает, что такое жанровое кино: "Как только я делаю жанровое кино, выходит что-то другое", — признается он журналу Variety. И действительно, если вспомнить: в "Танцующей в темноте" он делал пародию на американский мюзикл — получилась индийская мелодрама. Теперь он тоже не вполне уверен, что "Антихрист" — ужастик. Во всяком случае, актриса Шарлотта Гейнсбур в интервью утверждала, что мазохистские сцены, которые ей пришлось играть, близки к порнографии. Писали, что в картине рекордное количество ужасов. Со сверхъестественными силами Триер уже имел дело в "Королевстве" и считает ужастик жанром "очень комфортабельным": можно забыть о логике и дать волю фантазии. Ползли также слухи о невиданном градусе жестокости и натурализма, и это, пишет Variety, Триер охотно подтверждал со счастливой улыбкой на устах. Значит, вышел из депрессии. И его порноужастик был здесь родом терапевтического средства — он сублимировал на экране видения, страхи и комплексы Триера. Режиссер охотно рассказывал, что восстановился примерно на 50 процентов, но для полного излечения отвел себе ближайшие семь лет.
Своего "Антихриста" он считает наполовину документальной лентой, наполовину стилизацией, причем с уклоном в романтику. Называет картину "детской", хотя особо оговаривает, что детям ее смотреть нельзя. Судя по пространным титрам, привлек к работе экспертов по паранормальным явлениям, паранойе, порнографии, психоанализу, женоненавистничеству и экзорцизму. Подчеркивает, что это его главный фильм жизни, говорит о своих родовых связях со Стриндбергом, Бергманом — и Ницше, чей "Антихрист" был настольной книгой его детства. Но категорически отвергает связь этой дьяволиады с религией: "Я человек не религиозный и все более чувствую себя атеистом. Религия — дерьмо, я это слишком хорошо знаю". Вступать в ту же воду принципиально не хочет, а хочет каждый раз изобретать себя заново. По поводу прокатной судьбы "Антихриста" пресса не обольщалась не глядя: все картины Триера посещались публикой плохо — и дома и за границей. По поводу Канна не обольщался сам Триер: "Наверное, это будет ужасно, но это часть моей работы". Иными словами, к провалу мастер был заранее готов, но втайне надеялся на чудо.
Чуда не произошло. Картина действительно оказалась детской в том смысле, что только детям могут придти в голову столь оглушительно наивные образы, существующие вне логики и даже вне общечеловеческой мифологии. Это плоды творчества младенца, который разрывает куклу на части и пытается бессистемно приспособить ногу к носу, или задницу — к причинному месту.
Картина открывается черно-белым прологом, целиком снятым в рапиде — движения на экране заторможенны, как во сне — страшном или эротическом. В прологе любящие супруги лишаются единственного маленького сына — пока они в ванной под шум стиральной машины занимаются любовью, он выпадает из окна. Потом начинается собственно фильм, уже в цвете, — супруги, пережив первые страшные дни отчаяния, решают отправиться в заброшенный лесной домик под названием "Рай", чтобы там оттаять душой. Но в лесной глуши с ними начинают происходить какие-то жуткие изменения: рай становится адом, из-под земли являются говорящие волки с разверстыми кишками, из чащи — лань, на ходу исторгающая осклизлый плод. Композиции начинают отсылать к образам Босха. А в любящую супругу, по-видимому, вселяется бес: она обращается в истеричную фурию, пытается мужа зверски насиловать и потом даже убить. То, что предпринимает эта женщина в отношении своего любимого, я пересказывать не берусь, хотя честно и неотрывно отсмотрел по долгу службы весь фильм от первого до последнего кадра. Не в пример моему коллеге-критику в соседнем кресле, большому поклоннику Ларса фон Триера, — половину фильма он просидел, закрыв лицо руками, и на мои призывы смотреть отвечал, что не может.
И действительно, вынести все эти измывательства над человеческой плотью было очень трудно — видения Ларса фон Триера и его комплексы оказались более чем своеобразными. Я не знаю, что заставило хороших актеров Шарлотту Гейнсбур и Уиллема Дефо пойти на эти подвиги — им пришлось обнажить перед зрителем все, что у них есть, а потом это, самое интимное, подвергать жесткому воздействию ручных дрелей, плотницких ножниц, шестеренок, карданных валов и других подручных хирургических инструментов. Зло мира Триер явно видит в женщине — создании нечистом и заранее готовом к гадостям. Миловидная Шарлотта Гейнсбур к концу вызывала в зале приступы тошноты. Вопрос о женоненавистничестве Триера, впервые подмеченном Николь Кидман, на встречах с журналистами был едва ли не главным.
Надо сказать, что зал принимал явление такого кинематографического экстрима в высшей степени весело: хохотом был встречен уже первый устрашающий титр, потом иронический смех то и дело нарушал трагическое развитие событий. Титр, посвящающий картину Андрею Тарковскому, вызвал новый взрыв веселья, а в финале зал наградил автора таким громовым дружным буканьем, какого в Канне я не припомню. Это был скандальный провал режиссера, потерявшего вкус, чувство меры и, увы, кажется, разум. Легенда о гении Ларсе фон Триере дала еще одну, возможно, роковую трещину. Теперь самое интересное: каковы будут критические рейтинги. Обычно критики, преодолев первую смеховую реакцию нормального зрителя, потом приходят в себя, становятся серьезны и начинают искать в увиденном глубинную авторскую концепцию. Получается концептуальное кино. — Валерий Кичин, Канны
"Антихриста" Триер сделал в период своей широко объявленной депрессии. Он всегда извещает публику о наступлении какого-нибудь нового периода своей жизни. Был момент, когда он придумал камеру без штатива, — возвестил рождение "Догмы". Потом была эра неприязни к самолетам и, следовательно, к Америке, куда только самолетом можно долететь, — явилась шумная "антиамериканская трилогия" (правда, третья часть "Васингтон" еще даже не брезжит, и скорее всего, трилогия останется дилогией). А теперь Триер два года долгими бессонными днями лежал на кровати недвижно, рассматривая стену, и, как сообщалось в печати, не мог решить, выпить ему стакан воды или не выпить.
Наверное, появление на свет "Антихриста" можно считать первым признаком излечения. Правда, стоять за камерой, как обычно, Триер не отважился — слишком слаб. Понятно: человек выходит из депрессии, и первое, что он видит вокруг, — это фильм ужасов. Впрочем, Триер, согласно его заявлениям, не понимает, что такое жанровое кино: "Как только я делаю жанровое кино, выходит что-то другое", — признается он журналу Variety. И действительно, если вспомнить: в "Танцующей в темноте" он делал пародию на американский мюзикл — получилась индийская мелодрама. Теперь он тоже не вполне уверен, что "Антихрист" — ужастик. Во всяком случае, актриса Шарлотта Гейнсбур в интервью утверждала, что мазохистские сцены, которые ей пришлось играть, близки к порнографии. Писали, что в картине рекордное количество ужасов. Со сверхъестественными силами Триер уже имел дело в "Королевстве" и считает ужастик жанром "очень комфортабельным": можно забыть о логике и дать волю фантазии. Ползли также слухи о невиданном градусе жестокости и натурализма, и это, пишет Variety, Триер охотно подтверждал со счастливой улыбкой на устах. Значит, вышел из депрессии. И его порноужастик был здесь родом терапевтического средства — он сублимировал на экране видения, страхи и комплексы Триера. Режиссер охотно рассказывал, что восстановился примерно на 50 процентов, но для полного излечения отвел себе ближайшие семь лет.
Своего "Антихриста" он считает наполовину документальной лентой, наполовину стилизацией, причем с уклоном в романтику. Называет картину "детской", хотя особо оговаривает, что детям ее смотреть нельзя. Судя по пространным титрам, привлек к работе экспертов по паранормальным явлениям, паранойе, порнографии, психоанализу, женоненавистничеству и экзорцизму. Подчеркивает, что это его главный фильм жизни, говорит о своих родовых связях со Стриндбергом, Бергманом — и Ницше, чей "Антихрист" был настольной книгой его детства. Но категорически отвергает связь этой дьяволиады с религией: "Я человек не религиозный и все более чувствую себя атеистом. Религия — дерьмо, я это слишком хорошо знаю". Вступать в ту же воду принципиально не хочет, а хочет каждый раз изобретать себя заново. По поводу прокатной судьбы "Антихриста" пресса не обольщалась не глядя: все картины Триера посещались публикой плохо — и дома и за границей. По поводу Канна не обольщался сам Триер: "Наверное, это будет ужасно, но это часть моей работы". Иными словами, к провалу мастер был заранее готов, но втайне надеялся на чудо.
Чуда не произошло. Картина действительно оказалась детской в том смысле, что только детям могут придти в голову столь оглушительно наивные образы, существующие вне логики и даже вне общечеловеческой мифологии. Это плоды творчества младенца, который разрывает куклу на части и пытается бессистемно приспособить ногу к носу, или задницу — к причинному месту.
Картина открывается черно-белым прологом, целиком снятым в рапиде — движения на экране заторможенны, как во сне — страшном или эротическом. В прологе любящие супруги лишаются единственного маленького сына — пока они в ванной под шум стиральной машины занимаются любовью, он выпадает из окна. Потом начинается собственно фильм, уже в цвете, — супруги, пережив первые страшные дни отчаяния, решают отправиться в заброшенный лесной домик под названием "Рай", чтобы там оттаять душой. Но в лесной глуши с ними начинают происходить какие-то жуткие изменения: рай становится адом, из-под земли являются говорящие волки с разверстыми кишками, из чащи — лань, на ходу исторгающая осклизлый плод. Композиции начинают отсылать к образам Босха. А в любящую супругу, по-видимому, вселяется бес: она обращается в истеричную фурию, пытается мужа зверски насиловать и потом даже убить. То, что предпринимает эта женщина в отношении своего любимого, я пересказывать не берусь, хотя честно и неотрывно отсмотрел по долгу службы весь фильм от первого до последнего кадра. Не в пример моему коллеге-критику в соседнем кресле, большому поклоннику Ларса фон Триера, — половину фильма он просидел, закрыв лицо руками, и на мои призывы смотреть отвечал, что не может.
И действительно, вынести все эти измывательства над человеческой плотью было очень трудно — видения Ларса фон Триера и его комплексы оказались более чем своеобразными. Я не знаю, что заставило хороших актеров Шарлотту Гейнсбур и Уиллема Дефо пойти на эти подвиги — им пришлось обнажить перед зрителем все, что у них есть, а потом это, самое интимное, подвергать жесткому воздействию ручных дрелей, плотницких ножниц, шестеренок, карданных валов и других подручных хирургических инструментов. Зло мира Триер явно видит в женщине — создании нечистом и заранее готовом к гадостям. Миловидная Шарлотта Гейнсбур к концу вызывала в зале приступы тошноты. Вопрос о женоненавистничестве Триера, впервые подмеченном Николь Кидман, на встречах с журналистами был едва ли не главным.
Надо сказать, что зал принимал явление такого кинематографического экстрима в высшей степени весело: хохотом был встречен уже первый устрашающий титр, потом иронический смех то и дело нарушал трагическое развитие событий. Титр, посвящающий картину Андрею Тарковскому, вызвал новый взрыв веселья, а в финале зал наградил автора таким громовым дружным буканьем, какого в Канне я не припомню. Это был скандальный провал режиссера, потерявшего вкус, чувство меры и, увы, кажется, разум. Легенда о гении Ларсе фон Триере дала еще одну, возможно, роковую трещину. Теперь самое интересное: каковы будут критические рейтинги. Обычно критики, преодолев первую смеховую реакцию нормального зрителя, потом приходят в себя, становятся серьезны и начинают искать в увиденном глубинную авторскую концепцию. Получается концептуальное кино. — Валерий Кичин, Канны
Комментариев нет:
Отправить комментарий