Виноватый пред ближним своим — ограбленным и убитым, понёсший вину и кару за преступление от людей, и покаявшийся в своём грехе, и в покаянии за свой грех прощённый Богом, который есть Любовь, — одно ли они, или розное?
Кающийся в своём грехе, сознающий своё преступление — убийство и грабёж — пред Богом и пред людьми, и объявляющий, что он только и именно «пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные», — одно ли они, или розное?
Старец — монах, православный, Зосима, говорящий бабе-мужеубийце: «Только бы покаяние не оскудевало в тебе — и всё бог простит», и будто бы тот же Зосима, но «переведённый» «агиографом» Алёшей, со словами, в которых Бог изъят, изжит: «пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные», — одно ли они, или розное?
Церковь, верный служитель которой судит о преступнике так: «Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою пред самим обществом, то есть пред церковью», и вышвырок «с отрицанием всей церкви на всей земле: “Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и вор, — справедливая христианская церковь”...», — одно ли они, или розное?..
Таинственный посетитель говорит Зиновию: «А о том, <...> что всякий человек за всех и за вся виноват, помимо своих грехов, о том вы совершенно правильно рассудили, и удивительно, как вы вдруг в такой полноте могли сию мысль обнять. И воистину верно, что когда люди эту мысль поймут, то настанет для них царствие небесное уже не в мечте, а в самом деле».
«Царство небесное в самом деле» Таинственного посетителя, «настоящее царство Христово» Алёши и «настоящее христианское дело» Фетюковича — одно ли они или розное? Одно, Читатель, вернее — части одного оставшегося непрочтённым целого.
...............................................................
... На дворе июнь 1879 года, Достоевский выказывает на письме беспокойство за судьбу неких «идей и положений», которые нужно провести в романе, и которые «будут не очень по нутру» редакторам-издателям, потому как «до окончания романа, действительно, можно эти идеи и положения понять превратно». Чего опасался Достоевский, неужто непрятия Любимовым-Катковым обличительного пафоса «антикатолического» «Инквизитора»? Невозможно и невероятно это: об антихристианской смычке папско-иезуитского Рима с коммунистским движением в Европе писано им переписано и в «Гражданине», и в «Дневнике писателя» — прямо и в лоб, убийственно-открыто; ничего «аморального», хоть сколько-нибудь сходного с изъятой из «Бесов» главой «У Тихона» глава о Великом инквизиторе не содержит, ужасы об истязаниях деток в главе «Бунт» имеют основой газетные публикации, выдержавшие цензуру... Но: «если пройдет июньский №, то дальше уже ничего не буду бояться», пишет Достоевский.
А вдруг Любимов сличит Инквизиторово, ложное и лживое принятие чужих грехов на себя, Алёшино возмущение этим явно антихристианским «подвигом» и ранее записанную тем же Алешей «на память» якобы Зосимову, якобы Православную, якобы монашескую мечту: «Когда же познает, что <...> пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется»?..
Как Фёдор Михайлович намеревался, в случае чего, выпутываться из этой вполне драматической коллизии, Бог весть, но: Любимов проглядел, «сам» Победоносцев (ещё не Обер-прокурор, но и всё же — член Государственного Совета и проч.) прошляпил. И министерство народного просвещения, только что, циркуляром от 17 мая 1879 года потребовавшее укрепления «чувства преданности престолу и уважения к религии», чиновными ушами прохлопало. Но, главное — читатель, увлечённый сюжетом Государев верноподданный, православного вероисповедания читатель съел-проглотил. Урря народу-богоносцу!..
Олег ЛИКУШИН
Кающийся в своём грехе, сознающий своё преступление — убийство и грабёж — пред Богом и пред людьми, и объявляющий, что он только и именно «пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные», — одно ли они, или розное?
Старец — монах, православный, Зосима, говорящий бабе-мужеубийце: «Только бы покаяние не оскудевало в тебе — и всё бог простит», и будто бы тот же Зосима, но «переведённый» «агиографом» Алёшей, со словами, в которых Бог изъят, изжит: «пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные», — одно ли они, или розное?
Церковь, верный служитель которой судит о преступнике так: «Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою пред самим обществом, то есть пред церковью», и вышвырок «с отрицанием всей церкви на всей земле: “Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и вор, — справедливая христианская церковь”...», — одно ли они, или розное?..
Таинственный посетитель говорит Зиновию: «А о том, <...> что всякий человек за всех и за вся виноват, помимо своих грехов, о том вы совершенно правильно рассудили, и удивительно, как вы вдруг в такой полноте могли сию мысль обнять. И воистину верно, что когда люди эту мысль поймут, то настанет для них царствие небесное уже не в мечте, а в самом деле».
«Царство небесное в самом деле» Таинственного посетителя, «настоящее царство Христово» Алёши и «настоящее христианское дело» Фетюковича — одно ли они или розное? Одно, Читатель, вернее — части одного оставшегося непрочтённым целого.
...............................................................
... На дворе июнь 1879 года, Достоевский выказывает на письме беспокойство за судьбу неких «идей и положений», которые нужно провести в романе, и которые «будут не очень по нутру» редакторам-издателям, потому как «до окончания романа, действительно, можно эти идеи и положения понять превратно». Чего опасался Достоевский, неужто непрятия Любимовым-Катковым обличительного пафоса «антикатолического» «Инквизитора»? Невозможно и невероятно это: об антихристианской смычке папско-иезуитского Рима с коммунистским движением в Европе писано им переписано и в «Гражданине», и в «Дневнике писателя» — прямо и в лоб, убийственно-открыто; ничего «аморального», хоть сколько-нибудь сходного с изъятой из «Бесов» главой «У Тихона» глава о Великом инквизиторе не содержит, ужасы об истязаниях деток в главе «Бунт» имеют основой газетные публикации, выдержавшие цензуру... Но: «если пройдет июньский №, то дальше уже ничего не буду бояться», пишет Достоевский.
А вдруг Любимов сличит Инквизиторово, ложное и лживое принятие чужих грехов на себя, Алёшино возмущение этим явно антихристианским «подвигом» и ранее записанную тем же Алешей «на память» якобы Зосимову, якобы Православную, якобы монашескую мечту: «Когда же познает, что <...> пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется»?..
Как Фёдор Михайлович намеревался, в случае чего, выпутываться из этой вполне драматической коллизии, Бог весть, но: Любимов проглядел, «сам» Победоносцев (ещё не Обер-прокурор, но и всё же — член Государственного Совета и проч.) прошляпил. И министерство народного просвещения, только что, циркуляром от 17 мая 1879 года потребовавшее укрепления «чувства преданности престолу и уважения к религии», чиновными ушами прохлопало. Но, главное — читатель, увлечённый сюжетом Государев верноподданный, православного вероисповедания читатель съел-проглотил. Урря народу-богоносцу!..
Олег ЛИКУШИН
к л и к а б е л ь н ы !
к л и к а б е л ь н ы !
Комментариев нет:
Отправить комментарий