к л и к а б е л ь н о : ⇒ СОБРАНИЕ ЗАПИСЕЙ М. В. ЮДИНОЙ (33 CDs, flac) !
Игра этой женщины магична. Ее мысль — не та бессильная головная абстракция, которой живет средний человек. Ее мысль и есть ее бытие; это мысль, которая равносильна власти, мощи, творчеству. Она мыслит так, что тут же творится новый мир чудес и тайн, а эта наша внешность испаряется, расплывается, свертывается в ничтожный комок. Ее мысль внедряется в вашу душу, впиявливается в ваше тело, вонзается в ваше сердце, сверлит ваш мозг, хватает своими стальными щупальцами каждое тайное движение вашего существа, сжимает вас всего в кулак и уже замахивается, чтобы разбросать вашу субстанцию по всей вселенной, как некую легкую и незначащую пыль... Но вот она смилостивилась... пощадила вас, отпустила вас... И вы стоите или сидите ни живы и ни мертвы, трепеща за свою судьбу, за судьбу человека. Вот что значит мысль!
Однако очень легко исказить мое рассуждение. Многие подумают, что я даю изображение трафаретного романтического типа, который, как известно, всегда славился своим демонизмом и сатанизмом. Но — нет, нет и нет! В том и заключается вся суть игры у Радиной, что тут нет демонизма или, тем более, сатанизма, хотя все и переполнено магией. Демонизм — проще, дешевле Радиной; и сатанизм для нее декоративен, чересчур внешне красив, слишком поверхностен. Легко было бы разрисовать тип зажигательной демонической женщины, некоей инфернальной красавицы и львицы, — тип, который и без меня давали слишком многие писатели старой литературы. Нет! Ничего показного в Радиной нет. Ни в ней самой, ни в ее исполнении нет ровно ничего декоративного!
Не знаю, будет ли вам это понятно; однако я только одно могу сказать для характеристики этих сторон игры Радиной: она — мыслитель!
Мыслитель всегда серьезен. Мыслитель видит вас, не смотря, не глядя на вас. Он мыслит так, что неважно, здесь ли вы или где-нибудь в другом месте. И он мыслит так, что неважно, кто именно мыслит. Когда есть доказанная теорема в математике, важно ли, кто именно ее придумал и доказал? Неважно. Важна сама мысль. Мысль не для чего-нибудь и не для кого-нибудь. Мысль сама по себе и сама для себя. Мысль — самоцель. И вот почему исполнение Радиной — не декоративно. Вот почему в ней нет трафаретной зажигательности и эффектного демонизма. Радина раскрывает само бытие, ею зримое, и вы поглощены этим бытием, а не ею самою. А ею — только потому, что именно таково ею раскрываемое бытие. Тут уж, действительно, не разберешь, где бытие и где эта страшная женщина, опутавшая вашу жизнь и чуть-чуть ее не распявшая.
Радина — страшная. К этому чудовищу страшно подходить. Радина — чудовище, страшная лесная ведьма. Вы смотрите и — сами не верите себе. По годам, да и по лицу, это совсем молодая женщина. Смотришь в это внеличное серьезное и бесстрастное лицо и — видишь: как она молода, как она еще молода. Но прошло мгновение, и вы готовы щупать себя, вы ли это, там ли вы находитесь, где раньше, и то ли это зрелище, которое вы только что видели... Нет, это уже не та молодая плотная женщина... Нет... Да позвольте!.. Старуха? Столетняя старуха? Ну да! Видите? Эту сутулость — видите? Эту сгорбленность за фортепиано — видите? Да нет, это кто-то другой, это — не Радина, — говорите вы. Да Радина, Радина,— твердят вам. Да нет же, это вовсе не Радина; та была молодая, а ведь это старуха. [Смотрите, и походка старушечья... И руки висят, как плети...]
Оборотень... Радина — оборотень. Поди разбери ее, молодая она или старая, высокая и стройная или сгорбленная, сухая и сутулая. Нелепая, родная, дикая, хорошая — хорошая, страшилище ты мое любимое...
Радина принадлежит к числу тех сравнительно немногих женщин, которые чем старше, тем становятся значительнее, содержательнее и прекраснее. Когда ей будет не 30—35 лет, а 50, и когда у нее будут седые волосы и эти седые волосы будут обязательно растрепаны, и когда она станет сутулиться еще больше, — о, ей тогда не нужно будет играть Баха и Бетховена! Она сама, одним своим видом, одним своим взглядом заменит вам все концерты и сонаты, она сама станет живой Аппассионатой. (А. Ф. Лосев)
Однако очень легко исказить мое рассуждение. Многие подумают, что я даю изображение трафаретного романтического типа, который, как известно, всегда славился своим демонизмом и сатанизмом. Но — нет, нет и нет! В том и заключается вся суть игры у Радиной, что тут нет демонизма или, тем более, сатанизма, хотя все и переполнено магией. Демонизм — проще, дешевле Радиной; и сатанизм для нее декоративен, чересчур внешне красив, слишком поверхностен. Легко было бы разрисовать тип зажигательной демонической женщины, некоей инфернальной красавицы и львицы, — тип, который и без меня давали слишком многие писатели старой литературы. Нет! Ничего показного в Радиной нет. Ни в ней самой, ни в ее исполнении нет ровно ничего декоративного!
Не знаю, будет ли вам это понятно; однако я только одно могу сказать для характеристики этих сторон игры Радиной: она — мыслитель!
Мыслитель всегда серьезен. Мыслитель видит вас, не смотря, не глядя на вас. Он мыслит так, что неважно, здесь ли вы или где-нибудь в другом месте. И он мыслит так, что неважно, кто именно мыслит. Когда есть доказанная теорема в математике, важно ли, кто именно ее придумал и доказал? Неважно. Важна сама мысль. Мысль не для чего-нибудь и не для кого-нибудь. Мысль сама по себе и сама для себя. Мысль — самоцель. И вот почему исполнение Радиной — не декоративно. Вот почему в ней нет трафаретной зажигательности и эффектного демонизма. Радина раскрывает само бытие, ею зримое, и вы поглощены этим бытием, а не ею самою. А ею — только потому, что именно таково ею раскрываемое бытие. Тут уж, действительно, не разберешь, где бытие и где эта страшная женщина, опутавшая вашу жизнь и чуть-чуть ее не распявшая.
Радина — страшная. К этому чудовищу страшно подходить. Радина — чудовище, страшная лесная ведьма. Вы смотрите и — сами не верите себе. По годам, да и по лицу, это совсем молодая женщина. Смотришь в это внеличное серьезное и бесстрастное лицо и — видишь: как она молода, как она еще молода. Но прошло мгновение, и вы готовы щупать себя, вы ли это, там ли вы находитесь, где раньше, и то ли это зрелище, которое вы только что видели... Нет, это уже не та молодая плотная женщина... Нет... Да позвольте!.. Старуха? Столетняя старуха? Ну да! Видите? Эту сутулость — видите? Эту сгорбленность за фортепиано — видите? Да нет, это кто-то другой, это — не Радина, — говорите вы. Да Радина, Радина,— твердят вам. Да нет же, это вовсе не Радина; та была молодая, а ведь это старуха. [Смотрите, и походка старушечья... И руки висят, как плети...]
Оборотень... Радина — оборотень. Поди разбери ее, молодая она или старая, высокая и стройная или сгорбленная, сухая и сутулая. Нелепая, родная, дикая, хорошая — хорошая, страшилище ты мое любимое...
Радина принадлежит к числу тех сравнительно немногих женщин, которые чем старше, тем становятся значительнее, содержательнее и прекраснее. Когда ей будет не 30—35 лет, а 50, и когда у нее будут седые волосы и эти седые волосы будут обязательно растрепаны, и когда она станет сутулиться еще больше, — о, ей тогда не нужно будет играть Баха и Бетховена! Она сама, одним своим видом, одним своим взглядом заменит вам все концерты и сонаты, она сама станет живой Аппассионатой. (А. Ф. Лосев)
к л и к а б е л ь н о !
к л и к а б е л ь н а !
Комментариев нет:
Отправить комментарий