Саше Балабанову
Рогожин, марш! Прощай, князь, в первый раз человека видела!
Достоевский, «Идиот»
Adieu, mon prince, не пейте больше вина! Петя, марш!
Достоевский, «Подросток»
— Я его очень люблю, — начал он мне с таким откровенным видом, как будто всегда со мной об этом говорил.
— Вы не поверите, как Андреев несчастен. Он проел и пропил приданое своей сестры, да и всё у них проел и пропил в тот год, как служил, и я вижу, что он теперь мучается. А что он не моется — это он с отчаяния. И у него ужасно странные мысли: он вам вдруг говорит, что и подлец, и честный — это всё одно и нет разницы; и что не надо ничего делать, ни доброго, ни дурного, или всё равно — можно делать и доброе, и дурное, а что лучше всего лежать, не снимая платья по месяцу, пить, да есть, да спать — и только. Но поверьте, что это он — только так. И знаете, я даже думаю, он это теперь потому накуролесил, что захотел совсем покончить с Ламбертом. Он ещё вчера говорил. Верите ли, он иногда ночью или когда один долго сидит, то начинает плакать, и знаете, когда он плачет, то как-то особенно, как никто не плачет: он заревёт, ужасно заревёт, и это, знаете, ещё жальче… И к тому же такой большой и сильный и вдруг — так совсем заревёт. Какой бедный, не правда ли? Я его хочу спасти, а сам я — такой скверный, потерянный мальчишка, вы не поверите! Пустите вы меня к себе, Долгорукий, если я к вам когда приду?
– О, приходите, я вас даже люблю.
– За что же? Ну, спасибо. Послушайте, выпьемте ещё бокал. Впрочем, что ж я? вы лучше не пейте. Это он вам правду сказал, что вам нельзя больше пить, — мигнул он мне вдруг значительно, — а я всё-таки выпью. Мне уж теперь ничего, а я, верите ли, ни в чём себя удержать не могу. Вот скажите мне, что мне уж больше не обедать по ресторанам, и я на всё готов, чтобы только обедать. О, мы искренно хотим быть честными, уверяю вас, но только мы всё откладываем.
А годы идут — и все лучшие годы!
А он, я ужасно боюсь, — повесится. Пойдёт и никому не скажет. Он такой. Нынче все вешаются; почём знать — может, много таких, как мы?
..........................................................................................................
..........................................................................................................
А Тришатова я давно уже, почти с тех самых пор, выпустил из виду, как ни стараюсь отыскать его след даже и теперь.
Он исчез после смерти своего друга «le grand dadais»: тот застрелился.
Достоевский, «Подросток»