Э. Дженнер предложил через царапины на предплечье заражать людей коровьей оспой. После первичного иммунного ответа человек оказывался неуязвимым к оспе человеческой, чёрной. Позже узнали, что аналогичную прививку на Востоке люди практиковали с незапамятных времён, но Э. Дженнер этого не знал и по праву первооткрывателя назвал эту процедуру вакцинацией (в переводе с латинского — окоровливание). Оспенные прививки быстро распространились по свету. Однако вакцина Э. Дженнера считалась хотя и выдающимся, но всё же частным достижением медицины. Ни один медик не догадывался распространить этот принцип на другие инфекции. Понадобился гений великого французского химика и микробиолога Луи Пастера, чтобы увидеть в прививках чудодейственное, общее для многих болезней средство. Л. Пастер понял, что введение в организм сильно ослабленных или убитых болезнетворных факторов сделает его устойчивым и к повторному заражению живыми.
Бабушка, бабушка, где твои яйца — главное в мире твоём? Знай: на дороге они не валяются и не сдаются внаём. Думаешь ты — никуда, мол, не денутся, все это бред и мечты… Помни: без них ты не только не дедушка — даже не бабушка ты!
Бабушка, бабушка, где твои органы?! В них твой оплот и покой. Чуть не оторваны, вечно оболганы, стиснуты вражьей рукой! Всё бы расхищено было и отдано, коль не держать начеку два твоих внешних, но внутренних органа: НКВД и ЧеКу. Если от них ты откажешься взбалмошно, сразу же — полный привет. Есть эти органы — будет и бабушка. Нет их — и бабушки нет.
С ними тебе оставаться завещано. В страхе планета глядит, как ты колышешься, грозная женщина, пафосный гермафродит. Мать наша общая, бабушка с яйцами! Сплющен твой старенький дом — слева Европою, справа китайцами, сверху арктическим льдом. Ты и убогая, ты и обильная. Щедро залил тебя мрак. Только скомандовать можешь — «Люби меня!» — а улыбнуться никак.
Ты и столикая, ты и безликая, зыблется твой силуэт, много в тебе нефтегаза и никеля, а идентичности нет. Вечно проблемы с народом и денежкой. В полной готовности рать. Что тебе дать, чтобы стала ты дедушкой? Может быть, что-то убрать? Ты и не бабушка, ты и не дедушка, вечен твой внутренний бой, страшно подумать — куда-то ты денешься, что тебе сделать с собой? Бабушка, бабушка, где твои яйца? Ужасов много кругом, но почему-то они появляются лишь перед внешним врагом. Чуть же начальство объявится, рыкая, пообещает тюрьму, — ты, безъязыкая, ты, безъяикая, все подставляешь ему. Сызнова детское что-то и рабское твой заполняет объём. Снова не дедское что-то, а бабское слышится в визге твоём.
Кто-нибудь, кто получает пособие запросто в кассе Кремля, враз изготовится: бабушкофобия! Слушай, уймись уже, тля. Нас, невосторженных, кличут зазнайцами, — тщетно старается бес. Лучше уж быть пессимистами с яйцами, чем оптимистами без.
Дмитрий Быков
Бабушка, бабушка, где твои яйца — главное в мире твоём? Знай: на дороге они не валяются и не сдаются внаём. Думаешь ты — никуда, мол, не денутся, все это бред и мечты… Помни: без них ты не только не дедушка — даже не бабушка ты!
Бабушка, бабушка, где твои органы?! В них твой оплот и покой. Чуть не оторваны, вечно оболганы, стиснуты вражьей рукой! Всё бы расхищено было и отдано, коль не держать начеку два твоих внешних, но внутренних органа: НКВД и ЧеКу. Если от них ты откажешься взбалмошно, сразу же — полный привет. Есть эти органы — будет и бабушка. Нет их — и бабушки нет.
С ними тебе оставаться завещано. В страхе планета глядит, как ты колышешься, грозная женщина, пафосный гермафродит. Мать наша общая, бабушка с яйцами! Сплющен твой старенький дом — слева Европою, справа китайцами, сверху арктическим льдом. Ты и убогая, ты и обильная. Щедро залил тебя мрак. Только скомандовать можешь — «Люби меня!» — а улыбнуться никак.
Ты и столикая, ты и безликая, зыблется твой силуэт, много в тебе нефтегаза и никеля, а идентичности нет. Вечно проблемы с народом и денежкой. В полной готовности рать. Что тебе дать, чтобы стала ты дедушкой? Может быть, что-то убрать? Ты и не бабушка, ты и не дедушка, вечен твой внутренний бой, страшно подумать — куда-то ты денешься, что тебе сделать с собой? Бабушка, бабушка, где твои яйца? Ужасов много кругом, но почему-то они появляются лишь перед внешним врагом. Чуть же начальство объявится, рыкая, пообещает тюрьму, — ты, безъязыкая, ты, безъяикая, все подставляешь ему. Сызнова детское что-то и рабское твой заполняет объём. Снова не дедское что-то, а бабское слышится в визге твоём.
Кто-нибудь, кто получает пособие запросто в кассе Кремля, враз изготовится: бабушкофобия! Слушай, уймись уже, тля. Нас, невосторженных, кличут зазнайцами, — тщетно старается бес. Лучше уж быть пессимистами с яйцами, чем оптимистами без.
Дмитрий Быков
к л и к а б е л ь н о !
S A P I E N T I S A T !
1~2: — «ГОРБАТОГО МОГИЛА ИСПРАВИТ» (~ SAPIENTI SAT !)
2~3: — «ПОЧЁТНЫЕ НЕМЦЫ ВСЕХ ВРЕМЁН И НАРОДОВ» (~ SAPIENTI SAT !)
1~4: — «“ЛУННЫЙ” ПУТИН» (~ SAPIENTI SAT !)
2~5: — «ДВОЙНОЙ АГЕНТ» (~ SAPIENTI SAT !)
3~6: — «ГЕНЕАЛОГИЯ МОРАЛИ: RESSENTPMENT» (~ SAPIENTI SAT !)
4~5: — «НАРОДНАЯ ВЛАСТЬ = ВЛАСТЬ ТЬМЫ» (~ SAPIENTI SAT !)
5~6: — «МЫ УБИЛИ ЕГО» (~ SAPIENTI SAT + SAPIENTI SAT !)
4~7: — «ОШИБКА ДУГИНА: “СОЛЯРНЫЙ” ПУТИН» (~ SAPIENTI SAT + SAPIENTI SAT !)
5~8: — «ЭПИГРАФ ИЗ БЫКОВА» (~ SAPIENTI SAT !)
6~9: — «СУМЕРКИ КУМИРОВ: КАК ФИЛОСОФСВУЮТ МОЛОТОМ» (~ SAPIENTI SAT !)
7~8: — «РАСКОРОВЛИВАНИЕ ДУГИНА» (~ СМ. СТАТЬЮ БЫКОВА — НИЖЕ !!!)
8~9: — «“ДУГИН = ПРИВИВКА ОТ ЛИБЕРАСТИЙ” & “БЫКОВ = ПРИВИВКА ОТ ЕВРАЗИЙСТВ”»
(~ СМ. 1-й ЭПИГРАФ !!)
У меня была одно время авторская рубрика в "Собеседнике" — "Священная корова". Некоторые подачи "quickly", когда за неделю не происходит ничего сверхъестественного, способного вызвать немедленный отклик, — я намерен посвящать раскоровливанию отдельных коров, то есть попыткам критического анализа людей, вдруг оказавшихся вне зоны критики или просто намозоливших глаза.
Сегодня на глазах окоровливается Александр Дугин — вчера еще маргинальный персонаж, считавшийся отчего-то философом крайне правого толка. Ну, лево-правая путаница давно стала привычна, да и называть Дугина философом лично я бы остерегся: скорее он один из политтехнологов, а поскольку и это слово довольно темно, точнее всего будет обозначить его как конспиролога, сиречь фантаста. Учебники Дугина "Геополитика" и "Конспирология" могли бы дать Сергею Переслегину или иному специалисту по истории российской фантастики недурной материал для анализа: у нас кто только не занимался в последние годы геополитикой и конспирологией, поскольку именно тут гнездится замечательный материал для писания альтернативной истории. Это был в последние годы излюбленный жанр всех, поскольку сенсационные разоблачения, имевшие место в восьмидесятые годы, наглядно показали, что историй у страны может быть несколько.
Вот такой альтернативной историей и прославился Александр Дугин, интересовавшийся, в частности, темной горбигерианской мистикой третьего рейха (убей Бог, не могу писать эти слова с больших букв) и вообще любивший подменять мистикой — категорией сугубо имморальной — разговор о конкретных и вполне сознававших себя виновниках тех или иных великих кровопролитий. Эта любовь ко всему великому — великой ли крови, великим ли тотальным всеобъясняющим концепциям — была в Дугине с самого начала отчетлива, и даже не так уж отвращала бы на фоне всеобщего измельчания и релятивизма девяностых, если бы и сам Дугин не был точно таким же релятивистом, чистым фантастом, не готовым чем-либо жертвовать ради своих идей. Отсюда и разрыв его с Лимоновым, горячо поддерживавшим его в 1996 году.
Дугин — типичный книжный подросток, завороженный силой (каковую завороженность часто и безосновательно шили автору этих строк). Я всегда читал его с тайным сочувствием, то есть, по крайней мере, с пониманием генезиса всей этой мании величия — пусть даже не своего, а чужого. Но сегодня Дугин стал главой нового русского евразийства — то есть идеологом новой государственности, и в этом качестве он уже совсем не вызывает ни умиления, ни сострадания.
Дело-то вот в чем: такая энигма, как Владимир Путин, такая пустая оболочка, надутая народными чаяниями и уже распираемая ими до предела, рано или поздно начнет нуждаться в собственном идеологе. Любопытно, что первым на роль Дугина как потенциального идеолога указал бизнесмен Таранцев, чья кристальная чистоплотность и феноменальная незамаранность ("Русское золото", американский арест, горячая поддержка со стороны Кобзона и Проханова) уже, кажется, ни у кого не вызывает сомнений. Дугин с самого начала претендовал на то, чтобы написать некую концепцию развития русской государственности на 2001-2020 годы, и теперь наконец его мечта осуществилась: он встал во главе движения евразийцев. Движение это для начала предпочло заручиться поддержкой Путина, но поскольку Путин, скорее всего, не знает слова "евразийство", Дугин поступил как истинный конспиролог, то есть выдал желаемое за действительное и обнаружил доказательства своей версии в совершенно невинном высказывании президента. "Россия — евроазиатская страна", — сказал Путин в Бангкоке, и из этих слов Дугин тут же вывел доказательства путинской тайной (конспирологической!) преданности евразийской идее. Что идеи никакой нет, это мы рассмотрим ниже, но симптоматична и по-своему симпатична эта жажда обнаруживать союзника в любом человеке, сказавшем общее место. "Волга впадает в Каспийское море" — ура, это наш союзник, видящий Волго-Каспийскую ось стержнем нового мира! "Лошади кушают овес и сено" — какое счастье, это наша идея лошадино-овсовости, в которой столько здорового почвенничества, самого что ни на есть подлинного навоза! Именно эта попытка сделать из Путина евразийца особенно трогательна — и особенно опасна, потому что, как мы увидим сейчас, никакого евразийства не было и нет.
Евразийство — псевдоним возвращенчества, придуманный в двадцатые годы кучкой неглупых, по-своему одаренных людей, почувствовавших, что Советская власть ближе к подлинной сущности России, нежели эмигрантские чаяния и умозрительные конструкции. Святополк-Мирский и Сергей Эфрон, томимые свирепой ностальгией, решили для себя, что Россия есть по определению империя и что эта ее имперская сущность предопределена самим ее географическим статусом, — не забудем, что вся хваленая геополитика есть не что иное, как попытка построить политику на исключительно географических основаниях. В основе своей это идея ветхозаветная, поскольку именно в Ветхом Завете Бог выступает всего лишь псевдонимом природы, олицетворением слепой витальной силы; от России не требуется, таким образом, никаких метафизических усилий для преодоления своей сущности и для творчества по созиданию своей исторической судьбы. Все уже дано. Мы евразийцы по определению. "Евро" здесь присутствует исключительно как дань собственной цивилизованности, собственному приличному воспитанию: в остальном мы заложники своих масштабов, самой своей огромности, сладить с которой может лишь Империя... ну, чуть более цивилизованная... просвещенная... в которой Эволу читают...
Отсюда видно, что никакого евразийства нет и не было в помине, что евразийство есть в чистом виде уступка большевизму, попытка увидеть в реставрации Империи — некую новую зарю, мессианическое предназначение. Такой ценой — то есть оправданием Октября и его зверств — горстка интеллигентов надеялась купить себе возвращение на Родину, по которой жестоко тосковала; купили, нечего сказать. Все три вернувшихся евразийца — Карсавин, Эфрон и Святополк-Мирский — нашли гибель в жерновах новой империи, но мистические оправдания великих зверств продолжают тревожить умы: нельзя же просто так жить в стране, в которой столько народу ухлопали за здорово живешь! Нет, все это было нужно в силу геополитики... Потрясла меня когда-то дугинская идея: вся российская история есть лишь биение огромного сердца, которое (как Россия) то уменьшается, сжимается, то расширяется, экспансионистски захватывая ближние территории. Сравнение на самом деле очень точное: весь мир куда-то движется, лишь Россия неподвижна, ибо, как всякое сердце, топчется на месте, то сжимаясь, то разжимаясь. Но продолжение этой метафоры Дугину в голову не приходило...
Только что "Независимая газета" опубликовала статью Дугина под весьма прозрачным названием: "Евразийство: от философии к политике". Мы, конспирологи, то есть люди продвинутые, умеющие из выеденного яйца вывести законы движения миров, прочитаем все правильно: "Евразийство: от бреда к действию". Или, если угодно, "от эвфемизма — к саморазоблачению". Тут что ни слово — то перл: "Основным принципом евразийской философии является "цветущая сложность". Где основным принципом становится такая расплывчатая и труднообъяснимая вещь, как "цветущая сложность", — завтра во имя всевмещающей цветущей сложности можно будет творить что угодно. "Если рассматривать евразийство как язык, то евразийцы считали советский период диалектом этого языка": то есть несколько гнутой, но отнюдь не тупиковой, естественной веткой большого русского пути. Что ж, пока все вполне логично: советская империя продолжала империю русскую и расходилась с евразийством только в своем атеизме... но ведь и марксизм был, по сути, субститутом религии! "Евразийцы видели в советском государстве положительные, созидательные аспекты": ну естественно! То, что над трупом страны возводилась гигантская железобетонная пирамида, — никого не волновало: важно было не назначение пирамиды, а именно масштаб.
"Советская идеология не справилась с вызовом времени," — несколько опрометчиво замечает Дугин: она отлично справилась и продолжает увлекать миллионы, ибо в основе советской идеологии лежал тот самый грубейший и брутальнейший атеизм, который предполагает слепое и ничем не брезгующее приспособленчество основой выживания. В этом смысле марксизм породил и новых русских, и всю так называемую рыночную идеологию последних пятнадцати лет: Гайдар не зря работал в журнале "Коммунист". Так или иначе, евразийство с его мистикой оказалось невостребованным (страна дружно поверила в протестантского Бога, вознаграждающего богатством за праведность), и тогда "представители евразийского мировоззрения солидаризировались с тем патриотическим флангом в нашем обществе, который громогласно предупреждал о гибельности атлантического курса. Причем само по себе евразийство не является ни правым, ни левым, ни либеральным, ни социалистическим. Оно готово поддержать представителей любого идеологического лагеря, защищающего интересы государственности, других евразийских ценностей".
Это цитата исключительная по откровенности. Внимание! Вот здесь и сидит дьявол: евразийство не имеет своей идеологии. Оно готово поддержать любого, кто культивирует государственность в ее русском понимании, то есть вульгарный садомазохизм — восторженную самоотдачу и самомучительство во имя размытых, чаще всего отсутствующих целей. Идеологии у государства нет. Прокламированная цель у государства только одна — иметь народ во все отверстия; и чем более брутален этот процесс, тем крепче российская государственность, главная особенность которой заключается в том, что она самоцельна. Государству, которое тратит все силы на поддержание своей государственности, некуда идти: это сердце обречено биться на одном месте. Покуда остальной мир, счастливо сбросив с плеч бремя заботы о нашем развитии, продолжает себе двигаться куда-то...
"Нынешнее российское руководство, хотя и не резко, и не рывком, переходит на евразийские позиции", — констатирует Дугин. В чем цель этого перехода? Этот вопрос отметается априори: все великое не имеет цели, оно само себе цель. Россия переходит на рельсы новой государственности с единственной целью — запустить новый репрессивный механизм, который заставит страну снова сокращаться или расширяться (оставаясь при этом на месте), но так или иначе породит иллюзию цели, жизни! Близость евразийства к садомазохизму подчеркнута самим инстинктивным евразийством того же Лимонова, но явлена и в программном тексте Дугина: "Мы поддерживаем президента сознательно, созидательно, активно". Право, в такой — сразу три синонима — пылкой самоотдаче прослеживается какая-то смутная неудовлетворенность...
Дугин — человек по крайней мере образованный — отлично знает, что никакого евразийства нет. Есть очередная попытка убежать от поисков национальной идеологии, то есть выстроить такую национальную идеологию, которая, не обеспечивая движения вперед, давала бы стране иллюзию жизни. Обеспечить это движение парой-тройкой эффектных лозунгов он готов. И скоро, вот увидите, "Идущие вместе", которые допрежь знали только, что пиво клинское является продвинутым, — с гордостью назовут себя евразийцами: поскольку быть евразийцем как раз и значит постоянно оправдывать количество жертв величиной своей территории.
Этого ясно и недвусмысленно хочет философ Дугин, поклонник эры титанов, друг великих противостояний, враг любого самоопределения. Ибо самоопределение начинается с точного и осмысленного ответа на вопрос "Кто мы такие?" — а никак не с ответа "Мы — Евразия". Данности не служат ответом ни на один вопрос.
Старый стишок по этому поводу.
Какой-нибудь великий грешник,
Любитель резать, жечь и гнуть,
Карманник, шкурник, кэгебешник,
Секир-башка какой-нибудь,
Который после ночи блудной
Доцедит сто последних грамм
И с головой, от хмеля трудной,
Пройдет сторонкой в Божий храм,
Поверит милости Господней
И отречется от ворья, —
Тебе не то чтобы угодней,
Но интереснее, чем я.
Емелькой, Стенькой, Кудеяром
Он волен грабить по ночам
Москву, спаленную пожаром,
На радость местным рифмачам;
Стрелять несчастных по темницам,
Стоять на вышках лагерей,
Похабно скалиться девицам,
Терзать детей и матерей,
Но вот на плахе, на Голгофе,
В кругу семьи, за чашкой кофе
Признает истину твою —
И будет нынче же в раю.
Бог созиданья, Бог поступка,
Водитель орд, меситель масс,
Извечный враг всего, что хрупко,
Помилуй, что тебе до нас?
Нас, не тянувшихся к оружью,
Игравших в тихую игру,
Почти без вылазок наружу
Сидевших в собственном углу?
Ваятель, весь в ошметках глины,
Погонщик мулов и слонов,
Делящий мир на половины
Без никаких полутонов,
Вершитель, вешатель, насильник,
Создатель, зиждитель, мастак,
С ладонью жесткой, как напильник,
И лаской грубой, как наждак,
Бог не сомнений, но деяний,
Кующий сталь, пасущий скот,
На что мне блеск твоих сияний,
К чему простор твоих пустот,
Роенье матовых жемчужин,
Мерцанье раковин на дне?
И я тебе такой не нужен,
И ты такой не нужен мне.
Любитель резать, жечь и гнуть,
Карманник, шкурник, кэгебешник,
Секир-башка какой-нибудь,
Который после ночи блудной
Доцедит сто последних грамм
И с головой, от хмеля трудной,
Пройдет сторонкой в Божий храм,
Поверит милости Господней
И отречется от ворья, —
Тебе не то чтобы угодней,
Но интереснее, чем я.
Емелькой, Стенькой, Кудеяром
Он волен грабить по ночам
Москву, спаленную пожаром,
На радость местным рифмачам;
Стрелять несчастных по темницам,
Стоять на вышках лагерей,
Похабно скалиться девицам,
Терзать детей и матерей,
Но вот на плахе, на Голгофе,
В кругу семьи, за чашкой кофе
Признает истину твою —
И будет нынче же в раю.
Бог созиданья, Бог поступка,
Водитель орд, меситель масс,
Извечный враг всего, что хрупко,
Помилуй, что тебе до нас?
Нас, не тянувшихся к оружью,
Игравших в тихую игру,
Почти без вылазок наружу
Сидевших в собственном углу?
Ваятель, весь в ошметках глины,
Погонщик мулов и слонов,
Делящий мир на половины
Без никаких полутонов,
Вершитель, вешатель, насильник,
Создатель, зиждитель, мастак,
С ладонью жесткой, как напильник,
И лаской грубой, как наждак,
Бог не сомнений, но деяний,
Кующий сталь, пасущий скот,
На что мне блеск твоих сияний,
К чему простор твоих пустот,
Роенье матовых жемчужин,
Мерцанье раковин на дне?
И я тебе такой не нужен,
И ты такой не нужен мне.
Дата публикации: 31 Мая 2001
к л и к а б е л е н !
Комментариев нет:
Отправить комментарий